» Н.Козырев: «Мы сами, своими руками эту афганскую лодку тогда расшатали»

Опубликовано: 05.03.2004 12:27 Печать

«Отмечено и забыто» — так можно было бы сказать о круглой дате, которую недавно поминали всей страной: 15 лет, как последний советский солдат ушел с афганской земли. Наша дипломатия тоже отметила этот «юбилей», но годом раньше, в апреле 2003-го, когда исполнилось 15-летие со дня подписания Женевских соглашений по Афганистану. Это был незаметный «юбилей», да оно и понятно: одно дело — вид воинских колонн, покидающих чужую страну после 10 лет войны, и другое дело — дипломатические «посиделки». Они проходят вне телекамер, и то, что творится в кулуарах, нескоро становится достоянием общественности. Вот и на последнем «юбилее» представители нашего дипкорпуса предпочитали не появляться на экранах телевизоров, где заслуженно правили бал военные.

Завесу над дипломатическим актом афганской драмы приоткрыл «МК» один из ее участников — профессиональный дипломат, ныне ректор Дипакадемии МИДа Николай Иванович КОЗЫРЕВ.

«Наш уход из Афганистана многие считают поражением, — первое, что сказал он при встрече. — Но даже «западники» с этим не согласны. Я лично знал представителя Генерального секретаря ООН Диего Кордовеса, который был посредником на Женевских переговорах. Он впоследствии написал книгу «Вывод советских войск из Афганистана — взгляд изнутри». Кордовес пишет, что уход русских был вынужденным: исчез сам СССР, изменилась в корне наша политика…

Как оказалось, Николай Иванович давно вынашивает замысел своих мемуаров о тех событиях, и то, что мы сегодня публикуем, — это своего рода устные наброски к ним.

«Брежнев сослал бы меня в Сибирь»

Хорошо помню этот день, апрель 1988 года, буквально за сутки до подписания Женевских соглашений. Ко мне в 8 утра пришел Вакиль, министр иностранных дел в правительстве Наджибуллы. До сих пор не могу понять: то ли он разыгрывал спектакль, то ли с ним и в самом деле была истерика. Он рыдал, бросался салфетками. Говорил: «Если бы сейчас был Брежнев, а не Горбачев, меня бы сослали в Сибирь за то, что мы сейчас делаем».

Категорически заявил, что с афганской стороны соглашения не подпишет. Но оба мы знали, что соглашение будет заключено, и это был финал драмы, которая разыгралась за много лет до того…

Непосредственно в Афганистане я проработал с февраля 1984-го по ноябрь 1986-го. С момента ввода наших войск в 1979-м там полно было наших советников: во всех министерствах, во всех местных органах. Это были люди, взятые из провинции из разных местных парткомов, не шибко образованные, а уж про культуру не говорю. С ними мы пытались помочь Наджибулле построить социализм по нашему образу и подобию.

Позже, когда была создана комиссия Политбюро ЦК КПСС по Афганистану, я не раз встречался там с начальником Генштаба маршалом Ахромеевым. Он был в числе генералов, которые вводили войска в 1979-м. Однажды на узком заседании, в ограниченном кругу лиц, он сказал: «Через три месяца моего прибытия в Афганистан я понял, что оттуда надо уходить. И не потому, что наша армия слаба, а потому, что те афганцы, с которыми мы имеем дело, не хотят того, чего хотим мы».

Меня тогда поразили эти слова, хотя я сам видел, что строить «социализм» у афганцев получается еще хуже, чем у нас. А наших советников, с их неотесанностью (к афганским министрам дверь, что называется, ногой открывали) и начальственными замашками, афганцы терпели с трудом. Но у них не было выхода — они целиком зависели от нас.

Уйти, чтобы остаться

Я тоже был советником — по внешней политике при правительстве Афганистана. Сидел на двух стульях: полдня проводил в афганском министерстве иностранных дел, полдня — в нашем посольстве. Так было до ноября 1986-го, когда Шеварднадзе отозвал меня в Москву и сделал секретарем комиссии Политбюро ЦК КПСС по Афганистану. Он принял меня в МИДе, и первая фраза его была: «Извините, Николай Иванович, что мы вас так неожиданно вызвали, назначили без вашего согласия секретарем комиссии».

Я усмехнулся про себя: с чего бы вам меня спрашивать?

Это был период, когда женевские переговоры по политическому урегулированию вокруг Афганистана уже вошли в активную стадию, а с другой стороны — усложнилась обстановка для наших войск: мы несли потери. Нужен был перелом: и политический, и военный. Горбачев это понимал.

Так родилась комиссия, председателем которой стал Шеварднадзе. Туда входили все члены Политбюро, кроме того, такие министры, как председатель Госплана, ну и, естественно, КГБ, министр обороны и так далее. Словом, все силовики и экономисты. Тогда еще никто не помышлял о том, чтобы бросить Наджибуллу. Речь шла о выводе войск, но вывести их так, чтобы остаться. И не допустить, чтобы по нашим кровавым следам пошли моджахеды. Мы должны были выйти «чисто», по юридическим документам. Без выстрелов в спину.

Так оно, в общем, и получилось. Сейчас мало кто оценивает роль нашей дипломатии в бескровном уходе 40-й армии. Но именно она обеспечила тогда ее тыл.

Похоронная комиссия

Раз в две недели мы заседали, и на мне лежала обязанность эту комиссию собирать, готовить предварительные решения, вести протоколы. Там были люди, игравшие первую скрипку в афганских делах.

Генерал Варенников, например. Он вел свою тактику, считал, что можно и нужно работать с полевыми командирами, чтобы склонить их к компромиссу — прекратить эту братоубийственную войну. И это ему удавалось. У него были соглашения с Ахмад Шахом Масудом: они взаимно отменяли какие-то свои операции, прекращали огонь.

Председатель КГБ Владимир Крючков. После того как эта комиссия образовалась, он не раз летал в Афганистан. Вместе с Шеварднадзе, который дважды в год в Кабуле лично проводил «инвентаризацию». Собирал колоссальные, по 6-7 часов, заседания со всеми афганскими министрами во главе с Наджибуллой, и каждый докладывал по своему направлению. Крючков участвовал в этих «инвентаризациях», но у него была другая задача — поддержать Наджибуллу. Это был их человек. Его воспитало КГБ, ведь Наджибулла сначала возглавлял службу безопасности Афганистана и очень тесно сотрудничал с нашим КГБ. Именно КГБ рекомендовало его на пост генерального секретаря ЦК НДПА вместо Бабрака Кармаля. Крючков вел с Наджибуллой приватные беседы, пытался поднять его моральный дух. Обещал, что мы его не бросим, что будем с ним до конца. Никто тогда не предполагал, что вывод войск закончится полной политической катастрофой в Афганистане, что гражданская война разгорится с еще большей силой и что в итоге придут талибы.

«Может, оставим там хотя бы два полка?»

Шеварднадзе стоял у истоков этого процесса, и о нем следует сказать особо. Двойственный человек, у которого было много отрицательных черт и много положительных. Он держал себя как реформатор, но мне кажется, что если всех членов тогдашнего Политбюро разделить на какие-то группы, то он был наиболее правым из них, хотя скрывал это и состоял в «левой» группе Горбачева. В душе же оставался таким же партийцем, цековцем, даже более крутым.

Он, конечно, последовательно выполнял задачу, которую поручил ему Горбачев, — «решить афганскую проблему». Но все же интуитивно чувствовал, что афганцы без нас пропадут, и в последний момент пытался что-то подправить, спрашивал: «А нельзя ли там оставить, ну, два наших полка, например в Кабуле?» — «Невозможно, Эдуард Амвросиевич…»

Я помню его выступление в МИДе, на одном из последних активов, когда Женевские соглашения уже стали «де-факто». Он сказал, что у него было очень тяжелое настроение, когда он подписывал эти соглашения: «Уже когда я летел в самолете, я понял, что мы предали Наджибуллу», — сказал Шеварднадзе.

Поминки режима

О режиме Наджибуллы бытует расхожее мнение, что этот режим держался в основном на наших штыках. Не согласен. Процентов на тридцать это было так. Но уже перед нашим уходом режим оперился, сам Наджибулла был человек опытный, я бы сказал — незаурядный. Это была сильная, волевая фигура, достаточно влиятельная, даже моджахеды относились к нему с уважением. Постепенно он становился консолидирующим звеном. И думаю, что, если бы не прекращение наших военных поставок в январе 1992 г., он бы продержался сколь угодно долго. Хотя бы до второй половины 90-х, когда у нас вновь стало меняться мышление, произошла переоценка недавнего прошлого. Наверняка было бы сформировано коалиционное правительство с участием тех же моджахедов. Наджибулла видел, что произошло с СССР, и понимал, что нужны компромиссы.

Но в ту пору у нас преобладали горячие головы. Курс был на Запад. Министр Козырев пришел и резко повернул в сторону США. Сейчас у нас несколько иные приоритеты, а тогда огульно рулили в ту сторону и ни о чем не хотели думать. Наше присутствие в Афганистане в любой форме воспринималось резко негативно. Той же линии придерживалось руководство МИДа во главе с Панкиным, который пробыл на этом посту всего три месяца — затем его сменил Козырев. Панкин и подписал это соглашение с американцами о прекращении поставок оружия воюющим сторонам.

Мы прекратили поставки, США со своей стороны — тоже. Но пакистанцы и иранцы — продолжали. А у Наджибуллы был лишь один источник — Советский Союз. И через три месяца Кабул пал. Но война не закончилась. Мы сами, своими руками эту афганскую лодку тогда расшатали. То, что мы предали тысячи людей, которые могли поплатиться за связь с нами, — об этом никто тогда не думал.

Женевские посиделки

На женевских «посиделках» было немало интересного. Мне пришлось участвовать в этих переговорах с 1984 по 1988 год. Сначала они шли между афганцами и пакистанцами под эгидой личного представителя Генерального секретаря ООН Диего Кордовеса. Он выступал в роли посредника между ними, поскольку пакистанцы режим Наджибуллы не признавали. Все переговоры проходили в женевском Дворце наций, но делегации приходили туда поочередно, и Кордовес выслушивал сначала одну, потом другую. Афганцы настаивали, чтобы переговоры были прямыми. Но они стали такими только при подписании соглашения. В этот день обе делегации впервые встретились. Пакистанцы, «не замечающие» афганцев, американцы, холодно смотревшие на наших, — атмосфера была очень тяжелая, гнетущая: 17 минут молчания, когда только скрипели перья.

Это было 14 апреля 1988 г. Солдаты и офицеры нашей армии еще не знали, что в этот день им приготовили «билет домой».

В Женеве был подписан пакет из четырех документов — все об афганском урегулировании. Под ним поставили подписи четыре человека: министр иностранных дел Афганистана Вакиль, министр иностранных дел Пакистана Нурани, с нашей стороны — Шеварднадзе, и со стороны США — госсекретарь Шульц.

Афганцы до конца не верили, что мы пойдем на это. Они надеялись, что в последний момент мы отыграем назад, что войска останутся.

И Вакиль, с которого я начал эти воспоминания, избрал хитрую тактику. В документе о невмешательстве между Пакистаном и Афганистаном была строка, где записаны «международно признанные границы между двумя странами». А граница, так называемая линия Дюранды, была установлена в XIX веке англичанами, когда Пакистан еще был английской колонией.

Афганцы до сих пор с этой линией не согласны, поскольку она делит пуштунские племена надвое — одна часть в Афганистане, другая в Пакистане.

Вакиль заявил: «Нет, под таким документом я своей подписи не поставлю». Притом что оставалось один или два дня до подписания. В это время в Ташкенте Горбачев, Шеварднадзе и Наджибулла совещались в преддверии заключения женевских соглашений. Из Женевы мы связались с Наджибуллой. Тот позвонил Вакилю и сказал: «Товарищ Вакиль, было совещание Политбюро, принято решение — согласиться с этой формулировкой».

Но Вакиль — ни в какую.

Тогда из Москвы срочно прилетел первый замминистра иностранных дел Юлий Воронцов. Кстати сказать, блестящий и перспективный дипломат, который мог бы быть прекрасным министром иностранных дел. К сожалению, этому воспрепятствовали, «сослав» на 8 месяцев послом в Кабул. Между тем на всякий случай Вакилю подобрали замену — если он будет артачиться, вместо него соглашения подпишет новый премьер-министр правительства Наджибуллы Кештманд.

Воронцов уединился с Вакилем и говорил с ним 7 или 8 часов. Наконец отчаялся и говорит: «Все, завтра привожу Кештманда, а Вакиля забираем в Москву».

Ночью Воронцов опять встретился с Вакилем. Вакиль ушел со встречи бледный как бумага. Соглашения, разумеется, были подписаны.

И этот же человек, Вакиль, который так боялся выглядеть предателем, предал потом Наджибуллу. Тот сидел в миссии ООН в Кабуле с момента прихода моджахедов. Семью свою Наджибулла уже успел отправить в Индию, и сам собирался в Нью-Дели. У него уже лежал в кармане билет на самолет. Но по дороге в аэропорт его задержали узбеки Дустума. Они вообще враждебно относились к Наджибулле, но задержали его по информации Вакиля.

Наджибулла остался в Кабуле, где впоследствии талибы его и повесили.

А бывший коммунист «товарищ Вакиль» сейчас живет в Женеве, у него там вилла, участок земли.

Александр МОРОЗОВ
Источник: «МК»

Россия